«Наши анатомические коллекции — это важнейшая часть истории российской науки и истории Кунсткамеры»

— Коллекции музея делятся на несколько очень крупных фондов. Это этнография, то есть коллекции по этнографии народов мира, археология — коллекции из раскопок археологических памятников, в первую очередь, на территории России. Это антропология — в основном, костные останки человека, найденные в результате раскопок, начиная с эпохи палеолита до средневековья. Кроме того, у нас есть огромная коллекция фотографий с первых шагов в истории фотосъемки. И, наконец, как говорят англичане, последнее по порядку, но не по важности, — это коллекции по истории нашего музея и истории российской науки.
В здании Кунсткамеры на Университетской набережной хранится лишь археологическая коллекция и фотоколлекция, а все остальное помещается в комплексе академических зданий на Васильевском острове.

— Мы действительно выставляем очень малую часть наших коллекций. Считается, что нормальный музей экспонирует пять-десять процентов коллекции. Мы выставляем меньше полпроцента своего этнографического собрания. Сейчас у нас нет экспозиции Австралии и Океании, очень мало представлено ценнейшее собрание по народам Индонезии и многих других регионов, по которым в музее собраны огромные коллекции. Кроме того, с начала ХХ века в нашем городе сосуществуют два этнографических музея, и Российский этнографический музей представляет народы России, а наш — народы мира. Поэтому у нас нет экспозиций по народам Кавказа, Сибири, Поволжья. Но есть коллекции, они хранятся в фондохранилище. Это большие по объему и уникальные по своей сути коллекции, ведь первые экспонаты, например из Сибири, поступили в Кунсткамеру еще до создания Академии наук.

Петр I распорядился построить огромное специально спроектированное здание музея. Здание Кунсткамеры было самым большим каменным публичным зданием Петербурга в течение многих десятилетий. Строительство начали в 1718, а завершили в 1727 году. В мире мне известно только одно музейное здание, построенное раньше: так называемое старое здание Эшмоловского музея. Сегодня Эшмоловский музей искусства и археологии в Оксфорде располагается в большом просторном здании, построенном для него позже, в середине XIX века, а «старое» первое здание, где музей открылся в 1683 году, было очень небольшим: всего три этажа и три зала. Именно его видел Петр I при посещении Оксфорда, может быть, именно там он и решил, что для будущего «своего» музея и библиотеки он построит очень большое и просторное специальное здание. Благодаря тому, что места в Кунсткамере на первых порах было достаточно, до второй половины XIX века практически все, что было в коллекции, выставлялось. В те времена, впрочем, как и во всех других ранних музеях мира, не было разделения музейного пространства на экспозиции и фондохранилища.
Затем коллекции разрастались, и стало ясно, что они должны быть организованы принципиально иначе. Хотя музей всегда был публичным, на каком-то этапе коллекции стали настолько многочисленными, что его пришлось закрыть для посетителей, залы были заставлены сундуками, все экспонаты просто физически невозможно было выставить.

— Основа наших сегодняшних экспозиций относится к десятилетиям, последовавшим после окончания Второй мировой войны. В конце 1990-х начался поэтапный капитальный ремонт и реконструкци: зал за залом закрывали, а после открытия делали новые экспозиции. «Новые» — скорее в кавычках — потому что ни денег на новое выставочное оборудование, ни возможности для расширения экспозиций не было. Поэтому они, так или иначе, во многом воспроизводили экспозиции до ремонта. И я не знаю, плохо это или хорошо, потому что так мы, в том числе, сохранили атмосферу старого музея. И на каком-то этапе стало очевидным, что в этой атмосфере старейшего музея есть для многих посетителей особая притягательная сила. Сегодня, работая над проектом «Кунсткамера III тысячелетия», мы собираемся продемонстрировать, что уважение к истории музея не противоречит современному диалогу с его реальными и виртуальными посетителями.

Пока мы были частью Академии наук, нам не выделяли денег на музейную деятельность, только на научные исследования, как научно-исследовательскому институту. А чтобы создать новые экспозиции, нужно очень много средств, которые необходимо либо накопить, либо привлечь через какие-то гранты. В 2003 году мы совместно с голландскими коллегами сделали принципиально новую экспозицию «Ранние естественно-научные коллекции Кунсткамеры». Это был подарок Нидерландов к юбилею города, в нем участвовал ряд государственных и частных благотворительных фондов.
Сегодня происходит уникальная история: мы делаем экспозицию Южной Америки на деньги частного спонсора. К нам пришел человек, который сказал, что он беззаветно влюблен в культуру народов Южной Америки, а также чтит память всемирно известного ученого Юрия Кнорозова, который около 50 лет проработал в МАЭ и знаменит своим трудом по расшифровке письменности майя. Желание спонсировать один из музейных проектов совпало с завершением работы наших сотрудников над планом создания новой экспозиции «Южная Америка». В 2016 году эта новая постоянная выставка нашего музея откроет свои двери посетителям.

В этом году мы, наконец, получили место, где будет располагаться новое фондохранилище. По заданию Правительства РФ подготовлен большой пакет очень серьезных документов, который дает основание надеяться, что в 2016 году будут выделены деньги на его проектирование, а затем и на строительство.

— Ни один музей сегодня не стал бы строить фондохранилище, единственной функцией и задачей которого было бы только сохранение коллекций в полной сохранности и безопасности. Я уже говорил, что в любом музее мира невозможно выставить более пяти-десяти процентов хранящихся в нем экспонатов. Поэтому сразу возникает множество идей, как обеспечить доступ к коллекциям фондов музея специалистам, различным другим группам посетителей.
В последние годы Эрмитаж превращает комплекс своих зданий в районе «Старой Деревни» в суперсовременный Реставрационно-хранительский центр. Мы же проектируем создание Многофункционального научно-хранительского центра. Там будут организованное на мировом уровне хранение экспонатов, реставрационные мастерские и вся инфраструктура, которая должна быть в музее и которая сейчас у Кунсткамеры либо очень ограничена, либо отсутствует. Но, помимо этого, там будет организована зона открытого хранения, зона для временных выставок, для проведения конференций, работы в библиотеке и архиве музея. Очень важно создать площадку для работы с коллекциями посетителей, в первую очередь профессионалов. К нам ежегодно обращаются сотни специалистов из разных стран с просьбами получить доступ к коллекциям, многие из которых абсолютно уникальны, и нужно, чтобы с ними было удобно работать ученым со всего мира. А сегодня доступ ко многим коллекциям нашего музея в фондохранилище ограничен и даже временно закрыт по многим причинам.

— Они ограниченно доступны. Главные причины — теснота в комнатах, где сейчас хранятся коллекции, отсутствие нормально оборудованных помещений для работы посетителей с коллекциями. Если приезжает один исследователь, мы чаще всего можем обеспечить ему возможность работать. Да, бывает тесно, неудобно, но практически это возможно. А представьте себе такую ситуацию: мы уже несколько лет издаем каталоги коллекций из «Русской Америки», то есть той территории США, где около 80 лет с конца XVIII века находилась колониальная территория, принадлежавшая Российской империи. Сейчас работаем над четвертым каталогом «Индейцы Северной Калифорнии». В связи с этим к нам стали несколько раз в год приезжать группы представителей разных общин этих коренных народов Северной Калифорнии (кашайа, помо, миквок) — человек 20 с лишним — и просить разрешения познакомиться с нашими коллекциями. У нас на экспозиции, может быть, пара десятков экспонатов, относящихся к этому региону, а в запасниках еще несколько сотен. Ради этого уникального случая мы переносим предметы из нашего фондохранилища в помещение музея, которое специально организуем для этой встречи, и показываем наши уникальные экспонаты потомкам их создателей. Но ведь наша задача, в том числе, поработать с такими гостями, получить от них очень важную информацию, уточнить атрибуцию коллекций, которые собирались почти 200 лет назад. И сейчас это технически очень сложно. В новом центре планируются хорошо оборудованные большие рабочие комнаты, где можно разложить экспонаты коллекций. Будет организована система безопасности, благодаря которой хранителям не нужно будет присутствовать на всех этапах работы с коллекциями. Ведь даже у специалистов бывают самые разные человеческие реакции, иногда они много дней работают над изучением наших коллекций.

— Есть разные посетители. Есть люди, которые очень внимательно читают тексты, знакомятся с мультимедийными программами в зале музея, покупают путеводители — и тогда они покидают музей с новыми знаниями, но, к сожалению, таких не очень много. А стереотипное восприятие музея — это когда человек приходит и говорит: «О, уроды, я так и знал. Как же гадко!». И уходит. Что можно с этим сделать? Еще раз повторю, наш музей — это музей этнографии народов мира с великолепными, уникальными мирового класса коллекциями, а наши анатомические коллекции (причем самая ценная их часть — купленная Петром I в Голландии коллекция препаратов нормальной анатомии) — это важнейшая часть истории российской науки и истории Кунсткамеры.

— Мы запустили большой проект «Кунсткамера III », одна из его целей — повлиять на имидж музея, рассказать, чем уникален он и его коллекции. Мы только что создали отдел стратегических коммуникаций, который будет заниматься взаимодействием музея с его посетителями.

— Скорее обидно! Обидно, что мы тратим много сил и средств на разговор с нашим посетителем, но значительная часть людей, приходящих в музей, не приходит в него за новыми знаниями. Нормальное для образованного человека желание учиться, узнавать и усваивать новую информацию очень снизилось в нашей стране за последние десятилетия. Еще более обидно, что это распространяется и на журналистов. Многим из них, которые приходят снимать что-то в музее, брать интервью у наших ученых, обязательно подавай, как они говорят, «зал с уродами». Парадоксально, что это происходит и в связи с нашим новым проектом «Кунсткамера III тысячелетия», в то время как его цель — это прямой диалог наших сотрудников со зрителем и изменение имиджа музея в глазах россиян. Мы должны сделать все, чтобы наша экспозиция «Ранние естественно-научные коллекции Кунсткамеры» воспринималась не как «зал с уродами», а как блестящая часть истории науки в России.

Например, коллекция, созданная амстердамским профессором анатомии Фредериком Рюйшем и купленная у него за огромные по тем временам деньги Петром Великим. Представьте: когда Петр I создавал наш музей, было даже неизвестно, отделена ли Америка от Сибири проливом. Масса очевидных сегодня вещей были непознанными. А теперь представьте, что Вы профессор анатомии в конце XVII или в начале XVIII века, и Вы должны учить студентов-медиков лечить людей или акушерок — принимать роды. Как это сделать? Может быть, у вас есть две, пять или даже десять книг, где изложены какие-то теории, как их представляли себе авторы того времени, и там есть несколько гравюр. Но этого не было достаточно для того, чтобы научить людей хорошо делать свое дело.
Единственный путь в те времена — лично присутствовать при вскрытии трупа. Это позволяло студентам видеть, как устроено человеческое тело. Но в католической Европе и в православной России анатомировать мертвое тело многие века было практически невозможно. В одной из самых передовых и развитых стран того времени — Голландии, откуда происходит коллекция Рюйша, профессору анатомии разрешалось публично вскрывать тела преступников или умерших, чьи родственники были неизвестны. В отдельных случаях ему разрешалось проводить вскрытие тел погибших младенцев. Но сколько раз в год это происходило? Идея Рюйша состояла в том, чтобы законсервировать части человеческого тела, сохранить их на какое-то время и показывать на занятиях. И Петр I, когда покупал эту коллекцию, хотел таким же образом учить медиков в России.

Вторая коллекция — так называемые «уроды», мы, обычно, называем ее тератологической коллекцией (тератология — наука, изучающая врожденные отклонения отдельных органов и целых организмов от нормального развития). Священники в то время, в том числе и в России, считали, что все уродства происходят от дьявола — как наказание за грехи матери. Петр I очень интересовался медициной и прекрасно понимал, что уродства обусловлены определенными отклонениями в развитии плода человека, которые следует классифицировать и изучать. Границы между нормальным и ненормальным в то время было непонятны. Поэтому Петр I издал указ собирать «уродов» и вменил священникам в обязанность объяснять народу в церкви, что это не козни дьявола, а отклонения от природы.

Подчеркиваю: мы Музей антропологии и этнографии, мы рассказываем об истории и традиционной культуре народов мира, а анатомические коллекции — это лишь часть истории нашего музея. Поэтому мы пытаемся не акцентировать внимание публики на наличии этих коллекций, хотя и внимательно их изучаем. Сейчас наши и голландские кураторы совместно пытаются найти соответствия между описаниями Фредерика Рюйша, каталогом музея, изданным в 1740-е годы, и тем, что доступно нам сегодня.

И еще надо сказать о том, что многочисленные выставки «уродов», которые ездят по городам России и представляют якобы коллекции петровской Кунсткамеры, не имеют никакого отношения к нашему музею и коллекциям. МАЭ ни разу не возил анатомические коллекции на выставки в российские музеи. Это абсолютно «пиратская» история — привлечение посетителей брендом «Кунсткамера» и показ им за деньги препаратов из ряда медицинских вузов.

— Сфера нашей научной деятельности — культурная, социальная и физическая антропология, археология. Основная часть наших научных отделов — это отделы этнографии разных регионов мира. В стране нет второго учреждения, где бы работали специалисты по этнографии Филиппин, или Бразилии, или Западной Африки. Сотрудники примерно в равных пропорциях делятся на ученых и музейных специалистов, и в нашем коллективе немало всемирно известных профессионалов. В МАЭ также имеется научный отдел археологии, он старейший в стране и недавно отпраздновал 120-летний юбилей. Кроме того, отдел истории Кунсткамеры и отечественной науки XVIII века занимается очень важной для нас тематикой и отвечает за экспозиции в верхних этажах башни Кунсткамеры, которые мы называем Музеем М.В. Ломоносова.

В последние годы наши сотрудники в полной мере используют возможности организации и проведения научных экспедиций. В начале девяностых наука в России переживала очень тяжелые времена, когда денег на экспедиции не было. У советской системы финансирования науки были свои преимущества. Если ты вовремя подал заявку, то в течение пары лет можно было рассчитывать получить финансирование экспедиции. Но были и минусы, самый большой из которых состоял в том, что этнографические и другие экспедиции можно было организовать лишь внутри страны. Специалисту невозможно было съездить и провести полевые исследования, скажем, в Африке. Поэтому наши сотрудники нанимались в качестве военных переводчиков в Анголу, например, или Мали, надевали погоны на несколько лет, чтобы поехать в страну, которую профессионально изучали, разговаривать на этом языке и общаться с местными жителями. Так в свободное от службы время наши ученые собирали материалы для диссертаций.

Я был одним из счастливчиков, которые получили возможность в середине 1980-х годов участвовать в международном экспедиционном проекте в Южном Йемене вместе со многими ныне известными российскими учеными (среди которых нынешний директор Эрмитажа член-корреспондент РАН Михаил Пиотровский, директор Государственного музея Востока в Москве Александр Седов, директор Института востоковедения РАН член-корреспондент РАН Виталий Наумкин, председатель Дагестанского научного центра РАН, член-корреспонент РАН Хизри Амирханов и другие крупные специалисты), но это было скорее исключение из правил.

— Мы обязательно стараемся, когда это возможно, привозить из экспедиций новые коллекции. И необязательно из этнографических экспедиций: например, ежегодно в Западную Африку выезжает экспедиция этнолингвистов МАЭ. Они вместе со студентами кафедры африканистики Восточного факультета СПбГУ составляют словари народов, у которых никогда не было письменности и литературы, но огромное количество людей говорит на их языках. Работая в деревнях в местах традиционного расселения этих народов, участники таких экспедиций каждый год привозят достаточно ценные коллекции.
Коллекции в музеях не собираются только для того, чтобы их экспонировать. Во-первых, этнографические коллекции являются ценнейшим материалом для научных исследований. И в этом смысле этнографы не стремятся собирать только шедевры традиционных культур, их чаще всего интересуют достаточно обыденные вещи, которые могут рассказать ученому об очень многом. Кроме того, этнографические музеи столетиями сохраняют культурное наследие народов мира.

Готовясь к переезду в новое фондохранилище, мы планируем внести все коллекции в музейную базу данных. Это очень важно: например, однажды директор музея на острове Кадьяк на Аляске, представитель эскимосов, сказал мне, что он никогда бы не смог научить современную молодежь строить традиционные промысловые байдарки, если бы не экспонаты нашего музея, привезенные в Россию в начале XIX века. К нам приезжало очень много специалистов из Аляски, чтобы, например, восстановить традиции плетения шляп. У нас собраны материалы, которые позволяют воссоздать утраченные элементы культуры. На Аляске мы встретили старейшину алеутского поселения, и он сказал, что обожает наш музей, потому что в выставленной на сайте Кунсткамеры фотоколлекции он нашел фотографию своего дедушки, сделанную в 1911 году сотрудником МАЭ профессором Владимиром Иохельсоном, который почти три года проводил полевые исследования на Алеутских островах.

— И да, и нет. Часто наши сотрудники дают интервью, информация об экспедициях выходит в свет. Но специальной работы по продвижению раньше не было — до этого руки дошли только сейчас. Мы хотим установить гораздо более близкий контакт с аудиторией музея — я имею в виду полмиллиона посетителей и примерно столько же людей, ежегодно «приходящих» на сайт музея.
Мы стараемся расширить знакомство ученых, студентов, представителей коренных народов многих регионов мира с нашими коллекциями, показать им, что хранится в фондах музея. Все чаще и чаще пользователи Интернета находят ответы на свои вопросы на сайте Кунсткамеры.
Ко мне часто приходят люди, которые предлагают какие-то фотоколлекции из самых экзотических уголков планеты, хранящиеся у них дома коллекции.

— Конечно, если они задокументированы, если есть информация, что это, когда и где это снято, что за обряд на фотографии. Нам приносят и достаточно интересные вещи в подарок. Помню, как пришел человек, отец которого в 1950-х годах работал в Африке и привез оттуда деревянного идола, которого купил где-то в деревне. Мы смотрим — действительно фантастически интересный предмет, который явно участвовал в обрядах, и с большой благодарностью берем такой экспонат в нашу коллекцию. Или, например, приходит к нам депутат и говорит: «Меня приняли почетным членом одного из африканских племен в Африке, и вот у меня есть полное парадное одеяние вождя этого племени. Не нужно ли оно музею?». Конечно, нужно!

Кроме того, если человек однажды принес нам интересные снимки из своих поездок в «экзотические» районы Земного шара, мы советуем, как лучше фотографировать в следующий раз, и так он становится своего рода корреспондентом музея, снимая не просто для себя, но и так, чтобы это было интересно музею. Есть очень разные схемы сотрудничества с посетителями, и мы хотим, чтобы такое общение было более регулярным. Список людей, которые принимали участие в сборе коллекций нашего музея (мы сформировали его из записей в нашей музейной базе данных), занимает 72 страницы.

— Раньше, если в США делали какую-то выставку, где нужно было показать подлинные, существовавшие до контактов с европейцами вещи американских индейцев, то обязательно приглашали наш музей. Но несколько лет назад был прекращен обмен выставками между РФ и США, потому что есть проблемы с библиотекой Шнеерсона, которую требует вернуть общине Хасид-Любавич американский суд. В связи с этим и с рядом других внешнеполитических обстоятельств количество обращений в наш музей с просьбами принять участие в выставочных проектах в больших европейских, американских, азиатских музеях сейчас сократилось. Но за последнее десятилетие мы участвовали в десятках зарубежных и российских выставочных проектов.